Ахота, камрады, это ахуенна захватывающая вещь. Нибуду утвирждать, што я тут типо ахотник ниибацца, но блять утку дикую от дамашней отличаю нараз, а от бальничной утки и тем более. Карочи, ахотицца мне прихадилось ниаднакратна и дело это я люблю (“Гринпис” сразу идёт нахуй). Нет, ни тошто бы я там любил умерщвлять нифчом нипавинных звирьков, путём атстреливания их из ружья, савсем нет. Я не краважадный ниразу. Просто сборы на ахоту, запах свежесмазанаво аружыя – вся этя хуита нишутачна бударажыт крофь и заставляит играть гармон. Но рассказать я вам, камрады, хател про сваю первую ахоту. Было мне тагда 13-ть лет и приехал я на лето в диревню. Ну а в диревне, самиж знаите, ахотник каждый третий, в том чесле и мой дед. Вы спросите, пачиму только каждый третий? А патаму што каждый фтарой бухает, в связи с чем ему некагда ахотицца. И вот какта раз, после ахуитильна прадалжытильных и слёзных угаворав, дед сагласился взять миня на ахоту.
Как беспесды опытный ахотник дед канешна правёл придваритильный и очинь даходчивый инструкташ: “Так, внучек! В лесу блять не ныть, хуйню не пароть и ваапще слушацца миня бесприкасловна. А то палучиш пиздюлей спирва пряма там, а патом ищо и дома! Всё панятна?” Ясный хуй, што мне было фсё панятна и я с нивротъебическим интузиазмам начал памагать деду сабирать манатки. Выход на ахоту планиравался на завтрашнее утро, но всеми мыслями я уже был там, на ахоте.
Я уже притставлял сибе, как гиройски застрилю дикую утку. Да хуй там, даже двух. Как будит миня хвалить дед и как абасрёцца от зависти дваюрадный брат, каторый скора тоже приедет в диревню. Далажу я вам, камрады, картина притставлялась мне ахуенна радастной и красивой.
Как выяснилась утром, ахотицца нам притстаяло на какой то речке, каторая пратекала в лесу и на каторую прилитали дикие утки. И должен я сказать, што реальная картина ахоты была нихуя не радужной. В этот день утки нас явно не ждали. Блядь, мы с дедом целый день искали этих утак. Я весь был в репьях, крапиве и лапухах. Ободрал все ноги и руки, в сапоги насыпалось всяких ёбаных калючек и иголак. Заибался вусмерть, вспател и ванял как сцука.
Нет, нильзя сказать, што утак савсем не было. Они были. И дажы дахуя. Пириадически па речке разнасилась их висёлое кряканье, издалека раздавался плеск и хлопанье крыльев. Но вот беда – эти пёзды не патпускали нас на расстаяние прицельнава выстрела. Мы уж с дедом и так, и этак, крались как партизаны, но фсё бесталку. То ветка какая нибуть придатильски дрыснет, то дед пёрднет с хрустом. Утки это фсё тутже прасекали и падрывались в воздух мгнавенна. Кароче, ахотничье щастье в этат день было явно ни на нашей старане.
Будь на то моя воля, я бы уш давно съебалсо дамой. Но помня о дедовом инструктаже, высказать эту мысль вслух я никак нимок, патаму што баялся огрести пезды от деда. Дед, тем не менее, заставлял идти дальше. Упертый был чертяка, ну а хуле, быфший директар школы фсётаки. Так и песдавали дальше, па бурьянам да кустам.
Наканец наступил тот мамент, кагда уже и дед мой тоже заёпся. Присел он под деревом атдахнуть, а ружьё дал мне. При этом дед сказал: “Пездуй-ка внучек вон в те кусты над речкай. Чирез кусты астарожна пасматри на речку, нет ли там утак. И если этих блядей там нет, всё нах, сваливаем дамой. Не наш значит день сиводня!”
Блиа, этава мамента я ждал весь день. Крепко сжымая в руках карамультук ИЖ, 12-го калибра я патихоньку прадвигался ф сторану кустов. Вот он, блиа, думаю, мой звёздный час. Мнеж 13 лет, стрельнуть из ружья хочецца просто ниибаца как сильна. Вспомните сибя в децтве. Я ведь до этава толька по банке стрелял один раз.
